Эвакуированные
В годы Великой Отечественной войны многие павловчане помогали эвакуированным жителям блокадного Ленинграда своим участливым отношением, отогревая их души от пережитых мук. Наверно, их воспоминания могли бы найти свое место в военной летописи города Павлова.
Поезд из блокадного города
Слово «блокада» я впервые услышала зимой 1944 года, когда мне шел седьмой год. К тому времени мы жили впятером в доме на улице Больничной. Видимо, уже тогда она официально носила имя Маяковского, но все называли ее по-прежнему.
Жилье наше было тесное и неблагоустроенное, а к тому времени и полуразрушенное. Поскольку топить печь было нечем, то в топку постепенно ушли: стены чулана, потолок, пол в сенях, полки и перегородки – все, что могло гореть и дать хоть немного тепла.
Отец был прикован к постели тяжелой болезнью, мама рвалась изо всех сил, чтобы спасти семью от голода и холода.
Несмотря на тесноту в доме, у нас постоянно жили какие-то квартиранты. Они немножко платили, из–за чего родители не отказывали никому во временном пристанище.
Однажды к нам, запыхавшись, прибежала соседка и с порога объявила новость: «Возле горсовета тьма приезжих с мешками и корзинами. Говорят, что «вакуированые», такие страшные все, черные… Их вроде бы целый поезд прислали. Что теперь будет?»
Тревога ее была объяснима. В Павлове время от времени случались грабежи и убийства, которые связывали то с дезертирами, то с беглыми «тюремщиками». Воров мы не опасались: все соседи были беднейшими, но все равно было боязно.
Квартирантка
К вечеру к нам пришла «уличком» Александра Ивановна. Что такое «уличком», я не знала, но с Александрой Ивановной мы были знакомы.
Кстати замечу, что до сих пор, на мой взгляд, остается мало изученной эта форма общественной работы с населением. А ведь в военную пору на уличные комитеты возлагались огромные обязанности. Они следили за пропиской и выпиской, имели отношение к выдаче продовольственных карточек, днем ли ночью сопровождали милиционеров в частные дома, когда кого-то «забирали».
Александра Ивановна пользовалась уважением, люди ей доверяли.
- Простите уж, что и к вам пришлось обращаться, — извинилась она, прежде чем объяснить свою просьбу. – Знаю, что у вас тесно и больной в доме. Да только людей приехало слишком много, некуда больше расселять. Возьмите уж одну гражданку-блокадницу. Натерпелись, видно, они…
Наутро Александра Ивановна пришла снова, а с ней … страшная ведьма. Именно такой показалась мне наша будущая квартирантка. У нее были глубоко запавшие серые глаза, седые космы, выбивавшиеся из-под рваного платка, черное морщинистое лицо, напоминающее череп с картинки «Не трогать! Убьет!». Ее костлявые пальцы пожелтели от махорки. Говорила она страшным, сиплым голосом, часто прерывающимся сухим кашлем.
От ужасного вида квартирантки я спряталась под кровать и оттуда наблюдала, что она будет делать.
Жуткие рассказы
Нежданная гостья из блокадного города оказалась добрейшей женщиной. Звали ее Евгенией Ивановной Фокиной, для нас она стала просто тетей Женей.
До эвакуации она жила в пригороде Ленинграда, вблизи его окраин. При первых же бомбежках дом их был разрушен и она перебралась к соседям. Муж ушел в ополченческий отряд. Старшего сына призвали в армию еще в июне 1941 года, второго через месяц взяли в военное училище, ему только осенью исполнилось семнадцать лет.
С замиранием сердца слушала я истории квартирантки об ужасах блокадной жизни. Своим еще детским умишком я многое не могла представить и понять, как можно было, пережив такое, не умереть от страха и горя.
Тетя Женя вспоминала, как на ее глазах впереди идущей женщине взрывом снесло голову, а тело продолжало идти несколько секунд. Еще было такое, что в начале зимы сорок первого они с соседкой ловили одичавшую от голода кошку, потом варили из нее суп. Но притронуться к нему тетя Женя все-таки не смогла, как ни уговаривала ее соседка.
Она рассказывала о жутких случаях, когда отчаявшиеся голодные люди убивали своих больных родственников, детей. Я боялась засыпать по вечерам, опасаясь, что нашей квартирантке придет в голову убить и съесть меня или моего маленького братишку. Но утешала себя тем, что тетя Женя не будет делать этого, ведь она даже от кошатины отказалась, хотя чуть не умирала с голоду.
С добром к хорошим людям
В нашем городе эвакуированным давали «пайки», за ними они ходили в общественную столовую, которую почему-то в Павлове называли механизированной. Квартирантка приносила время от времени по буханке хлеба, сливочное масло, еще что-то. Мы с братом с завистью смотрели на такое «богатство» и удивлялись, как вечно голодная тетя Женя отрезала от буханки малюсенький кусочек и медленно жевала его, не проглатывая какое-то время. По такому же кусочку давала и нам и даже однажды намазала крошечкой – с ноготок – масла.
Среди ее немногочисленных вещей была чугунная мясорубка. Она проворачивала в ней картофельные очистки, делала оладьи, подмазывая сковородку «деревянным» маслом (видимо, предназначенным для смазки металлических деталей, его можно было купить на базаре). Поскольку картошка была мелкая, полугнилая, то оладьи получались «першистыми». Меня мутило и рвало с них, а квартирантка ела и нахваливала.
На наш адрес стали приходить письма с фронта от дяди Яши, мужа тети Жени, и от их старшего сына. Потом сын пропал без вести, но мать все надеялась, что он найдется. Письма от младшего она иногда читала вслух, особенно те строчки, где он писал, что радуется за маму, которая «попала жить к хорошим людям».
После писем у тети Жени поднималось настроение, и она вспоминала довоенную жизнь, рассказывала о красивых улицах Ленинграда, о театрах. Оказывается, она нередко бывала в оперном театре, а я удивлялась, как можно занимательную историю рассказать пением. «Ну, хоть сколько-нибудь говорят там артисты или все время поют? Да разве поймешь что-нибудь?» И тетя Женя терпеливо объясняла, что такое — опера. А ведь она, кажется, была из рабочей семьи. Вот что значит культурные ленинградцы, восхищались мы.
Евгения Ивановна очень сожалела о том, что Ленинград разрушен, и не верила, что его когда-нибудь восстановят.
К осени сорок пятого года приехал с фронта дядя Яша. Им можно было бы вернуться в родные места, но они почему-то не решились. Дядя Яша нашел работу кузнеца в деревне Большая Тарка, там колхоз поселил их в маленькой ветхой избе и они съехали от нас. Потом еще долго наша мама и тетя Женя дружили, переписывались, были как родные. При любой возможности Фокины старались помочь нашей семье, хотя в послевоенные годы было порой не легче, чем в войну.
Валентина АБРАМОВА.
26.01.2009
Метки: Павлово, Память Рубрики: Обо всем, Память
Один комментарий
banchik - 13.05.2009
Появились бредовые утверждения, что Сталин приказал ленинградцев специально морить голодом в блокаду. Город, яко бы можно было сдать немцам, что бы спасти людей. Гуманисты и толерасты не такие сказки придумают. Вопрос, а почему немцы всё-таки не взяли, плохо подготовленный к обороне город, в сорок первом. Это по поводу немецкого военного гения. Почему финны не развили наступление. Перевес сил был на их стороне. Да и жители не торопились покидать родной город по дороге жизни
Написать комментарий